Соль >> Последняя соль Цзыгуна
Последняя соль Цзыгуна:
-
В феврале 1912 года отрекся последний китайский император. Его предшественники сменяли друг друга на престоле Поднебесной три тысячи лет подряд.
Вообразите себе Италию начала XX века, вынужденную болезненно примириться с падением Римской империи, или Египет, где в 1912 году отрекается от престола последний фараон. Для Китая минувшее столетие стало переходным периодом — веком очень значительных перемен и постоянной переоценки ценностей.
Юная Китайская республика боролась за выживание в то самое время, когда достаток Европы пожирала Первая мировая война. Ссуды, которые в иной ситуации были бы доступны молодому и боевитому правительству, оказались заблокированными. И в результате китайцы вновь обратились к одной из старых императорских идей: сокровищницу страны пополнит соль.?
В апреле 1913 года новому китайскому правительству все же удалось получить на Западе ссуду в размере 25 миллионов фунтов стерлингов. Гарантией возврата денег должны были служить доходы, которые государство получит от налогов на соль, однако система соляного регулирования, которую республика унаследовала от императоров, была хоть и хорошо отлажена, но чрезвычайно коррумпирована. И чтобы восстановить доверие западных банкиров, китайцам пришлось нанять для исправления этой системы иностранца. Им стал ирландец по имени Ричард Хенри Дэйн.
Забавно, что он служил генеральным инспектором Соляного акциза Индии в те времена, когда соляная политика индийской администрации считалась необыкновенно успешной. Сам Дэйн открыто признавал, что местной соли в Индии просто не давали открыто конкурировать с ливерпульской, но гораздо важнее, с его точки зрения, был тот факт, что администрация получала от соли огромные доходы.
Дэйн, быстро получивший кличку Соляной Король, казался отштампованным по британскому колониальному шаблону: густые усы, трость и репутация охотника на крупную дичь — весь обязательный набор был налицо. В статье, опубликованной в американском журнале «Эйджа» в 1917 году, говорилось, что в тот момент, когда ему предложили пост в Китае, он «как раз собирался в двухлетнюю охотничью экспедицию в дебри Африки».
В интервью журналу новый соляной король республики предстал человеком грубым и хвастливым:
«Я полагаю, что вы, американцы, понятия не имеете ни о китайской соли, ни о том, как ею управлять», — слегка вызывающе начал он, дожевав булочку и усевшись с чашкой чая в кресло в своей комфортабельной пекинской квартире.
При императорах соль облагали налогами по дороге от производителя до потребителя. Чтобы пересечь провинцию Хубэй, следовало заплатить сорок два разных налога. Теоретически производство соли было правительственной монополией, но на практике Китай был слишком велик, чтобы правительство могло уследить и за производством, и за торговлей, и за транспортировкой. Вместо этого оно пыталось контролировать только торговлю, позволив группе уполномоченных торговцев вывозить соль из мест производства, а потом облагая податью перевозку. Эти избранные компании, называвшиеся юн шан, обычно были семейными предприятиями, а свои исключительные права они либо брали на откуп, либо владели ими как семейной монополией из поколения в поколение. В китайской народной литературе соляной контрабандист всегда герой, который борется со злой и продажной соляной администрацией. А зло в этих историях олицетворяет обычно не правительство, а как раз юн шан.
Торговцы солью наживали огромные богатства и не прочь были это продемонстрировать. Многие провинции Северного Китая славятся элегантными особняками соляных коммерсантов XVII века. Сучжоу, город каналов милях в пятидесяти к западу от Шанхая, более известен шелковой торговлей, однако здешние сады, ставшие одной из главных туристических достопримечательностей Китая, разбили именно торговцы солью.
Контрабанда процветала. Дэйну докладывали, что половина потребляемой в Китае соли была контрабандной. Юн шан, пользуясь отсутствием стандартной мерки, перевозили больше соли, чем указывали в отчетах, и продавали излишки на черном рынке. Лодочники и возчики легко подкупали инспекторов и тоже наживались на контрабанде. По оценке Дэйна, только на Янцзы около 40 ООО человек и многие тысячи соляных джонок с квадратными парусами обслуживали нелегальную торговлю солью. «Соляной король» организовал специальную таможенную службу и расставил в стратегически важных пунктах полицейские посты, но это не помогло.
В «Странных историях из китайского павильона» Герберт Аллан Джайлз описывает контрабандистов, которых наблюдал во время путешествия из Шаньтоу в Кантон в 1877 году:
Кстати о соли: мы наткнулись на изрядного размера ящик с ней, когда пристраивали наши вещи под палубой. Лодочники не устояли перед соблазном захватить немного попутной контрабанды. В уединенном месте, где река поворачивала, они повели лодку вдоль самого берега, в тени бамбука, и навстречу им вышли несколько чрезвычайно подозрительных джентльменов с корзинами, которые споро освободили лодку от контрабандной соли и удалились в разных направлениях.
Дэйн НАСТАИВАЛ, что «именно доходы от соли станут обеспечением китайского кредита... Соль всегда образовывала один из главных источников правительственного дохода, но с июня 1913 года, когда начало действовать правительство реформ, она, бесспорно, вышла среди них на первое место». Вообще-то до 1915 года главным источником пополнения казны считались портовые пошлины. Однако Дэйн объявил, что с тех пор как он в этом году перестроил централизованное управление солью, соляные доходы по сравнению с предыдущим годом увеличились вдвое.
Дэйн обнаружил, что китайцы едят очень много соли, заметно больше, чем индийцы. Больше всех в мире, по его мнению, потребляли соли японцы, и китайцы не намного отставали от них; в среднем жители Поднебесной расходовали, по его оценкам, около 20 фунтов в год на человека.
Вероятно, на самом деле и китайцам, и японцам было в этом вопросе далеко до американцев, но подобное представление о Японии само по себе весьма примечательно, учитывая, как мало эта страна подходила для производства соли. У Японии очень длинная извилистая береговая линия, где можно было бы устроить идеальные приливные испарительные пруды для производства соли, но влажный климат, регулярные тайфуны и наводнения делают производство дорогим и неэффективным.
Исторически японцы всегда зависели от импорта соли, но в конце XIX и начале XX века модернизация, начатая императором Мэйдзи, привела к созданию мощной централизованной экономики и современной армии. Обновленная, могущественная Япония решила, что негоже ей зависеть от иностранной соли. В январе 1905 года в силу вступил Закон о соляной монополии, в соответствии с которым в разных областях страны были учреждены 22 соляные конторы, которые приступили к регулированию производства. Японское министерство монополий установило фиксированные цены на соль и покончило с импортом.
Производство соли было сконцентрировано на берегах Сето — внутреннего японского моря. Условия там были не идеальными, но все же их считали лучшими в Японии, потому что море защищено от тайфунов двумя островами и климат там относительно жаркий. Большая часть солеварен между Осакой и Хиросимой была разрушена бомбардировками во время Второй мировой войны, но в 50-е годы производство возобновили. Индустриальная Япония по-прежнему обеспечивает себя солью, необходимой для изготовления соленой рыбы, соевого соуса и мисо—соевой пасты, приготовленной из перебродивших бобов.
В конце японской трапезы традиционно (хотя в наше время это происходит все реже) едят соленые овощи, а на севере страны их подают и днем, к чаю. Старый японский дом изнутри почти всегда пахнет соленьями, и отчасти по этой причине современные японцы предпочитают покупать их, а не делать самим. Особенно популярны соленые баклажаны, китайская капуста, ботва дайкона (белой японской редьки) и васаби — зеленая японская горчица. Все это едят с рисом. Дайкон, который также называют китайской репой, — основной продукт в буддистских монастырях, где его квасят, перемежая слоями соли и рисовых отрубей.
Дэйн выяснил, почему китайцы расходуют так много соли: они, как и японцы, «используют ее очень много для вымачивания и сохранения овощей, соления рыбы, квашения и консервирования мяса».
КОГДА ДЭЙН ПРИБЫЛ в КИТАЙ, ТО, как и тысячи лет назад, больше всего там было морской осадочной соли, которую получали в испарительных прудах, накачивая туда воду при помощи ветряных мельниц. Однако Дэйн заявил: «Лучшая соль в Китае — та, которую добывают в соляных колодцах провинции Сычуань». В то время это была примерно одна пятая часть китайской соли.
Дэйн еще застал золотой век сычуаньской соли, который начался в XVIII столетии. Соляные колодцы провинции располагались главным образом вокруг города Цзыгун. В 1850-1877 годах в Цзыгуне торговали солью 1700 купцов, но 20% всего производства соли было в руках четырех семей, которые нажили сказочные богатства.
Город Цзыгун вырос на излучине реки Фуси. Этот изящно извивающийся приток Янцзы был забит мелкими плоскодонными вёсельными лодками, которые развозили соль во все концы Центрального Китая.
Сама Янцзы, третья по длине река в мире, разделяет Китай на север и юг, однако в стране была настолько слабо развита транспортная инфраструктура, что через великую реку не было построено ни единого моста. Янцзы была ключевой транспортной артерией Китая, а ее притоки — единственной связью между северной и южной частями страны.
В XVII и XVIII веках торговцы солью регулярно наведывались в маленький провинциальный Цзыгун. В 1736 году купцы из провинции Шэньси заложили там дворец для собратьев по бизнесу. Чтобы увенчать этот дворец кровлями, углы которых вздымались вверх, как крылья, и проворными каменными драконами, словно готовыми прыгнуть с карнизов, потребовалось шестнадцать лет. Внутренние дворы окружили не деревянными, как обычно, а каменными портиками, колонны которых были выкрашены в красный цвет.
Задолго до того как над Китайской Народной Республикой взвился красный флаг, красный уже был цветом Поднебесной. Он считался символом счастья, в красном платье была невеста на свадьбе. И поэтому соляные купцы сделали свой дворец красным и покрыли его золоченой резьбой на тему даосских легенд. Здание, как было принято в то время, построили без гвоздей, на идеально пригнанных деревянных шипах. В нем сочетаются формы северной архитектуры (квадратные дворики) и южной (изогнутые кровли), и когда на балконе давали традиционную китайскую оперу, утонченные зрители следили за представлением из внутреннего двора, окаймленного высокими деревьями и элегантными карликовыми кустарниками.
Посмотрев на роскошный дворец заезжих торговых гостей, местные торговцы солью тоже построили на высоком берегу Фуси особняк с красными колоннами и крылатыми крышами — господствующий над городом храм коммерции, откуда было удобно наблюдать за плотным потоком джонок, везущих груз соли к Янцзы.
Местные технологии добычи, которые в Средние века были самыми передовыми в мире, продолжали улучшаться. Одной из новаций было добавление упряжки из четырех волов, ходивших по кругу и привязанных к шесту, который натягивал и отпускал прочную веревку, сплетенную из бамбуковых листьев. Веревка была перекинута через большое колесо, служившее блоком, а затем протягивалась к вершине деревянного крана, поднимающего из скважины бамбуковую трубку, полную рассола.
Рассол по трубам подавался на поддоны, которые нагревались природным газом. В рассол добавляли желтые бобы, сою и воду. Примерно через десять минут на поверхности собиралась желтая накипь, и ее снимали, избавляя соль от примесей значительно более простым способом, чем европейцы. Через пять или шесть часов раствор выкипал, соль сгребали в бочонок и давали ей отвердеть.
В 1835 году в Цзыгуне начали бурить новую скважину. На глубине 2700 футов был обнаружен природный газ. На 2970 футах в колодце появилась соленая вода, но бурение решили продолжить, и в конце концов скважина, которую назвали Шэнь Хай, достигла отметки 3300 футов и оказалась самой глубокой в мире. Через 24 года американцы будут гордиться своим достижением, забурившись всего на 69,5 футов в Титусвилле, штат Пенсильвания.
Китайцы использовали волов до 1902 года, почти до появления Дэйна, когда животных наконец сменили паровые двигатели, топившиеся углем. В XIX веке в Цзыгуне было около 100 000 голов крупного рогатого скота. И говядину в Цзыгуне, пусть и довольно жесткую, ели даже рабочие — в отличие от всего остального Китая. Прямо у своих скважин они разваривали до мягкости сухое мясо старых быков и сдабривали его самой распространенной сычуаньской приправой — ма ла.
Ма — это пряная специя, которую делают из перечных зерен дикорастущего растения хуа цзиао. На вкус эта приправа — нечто среднее между черным перцем, тмином и гвоздикой, и вкус этот так силен, что от ма сразу немеет рот. В Сычуане растут две разновидности хуа цзиао — с зернами цвета красной глины и более ароматными коричневыми. Ла переводится как «горячая пряность» и делается из мелкого жгучего красного перца. Комбинация этих компонентов — ма ла — и определяет вкус сычуаньской кухни.
Другим фирменным блюдом цзыгунских солеваров было хо бяньцзи. Жесткий окорок старого вола, всю жизнь проработавшего на соляной скважине, аккуратно нарезали на длинные ленты толщиной с бумагу, медленно поворачивая окорок. Полоски иногда имели в длину до двух ярдов. Чжан Цзянсинь, управляющий филиалом Сычуаньской пищевой корпорации в Цзыгуне, где хо бяньцзи готовят до сих пор, сетует, что нынче нелегко найти достаточно жесткий окорок, как у настоящего рабочего вола. Хотя некоторые животные с ферм, слишком старые, чтобы работать, в принципе могли бы для этого подойти.
Полоски мяса приправляли соевым соусом и солью, затем сушили на воздухе и жарили на медленном огне от горящего бычьего навоза. Теперь используют газовую плиту, но говорят, что только хо бяньцзи, приготовленное над навозом, имеет «особый аромат». Кушанье подают с растительным маслом, в которое добавлен жгучий перец.
Тем временем богатые купцы обратились к более экзотическим рецептам. В Китае считается, что чем загадочнее компоненты кушанья и страннее способ его приготовления, тем выше статус блюда. Деликатесом считались моченые лягушки: в большой жбан рассола бросали несколько деревяшек и живых лягушек, которые тут же начинали отчаянно цепляться за дерево. Жбан закрывали и запечатывали. Через шесть месяцев, когда его вновь открывали, лягушки, вцепившиеся в деревяшки, были мертвы и насквозь просолены. Дальше их готовили на пару.
Популярны были также обжаренные в масле лягушачьи брюшки. К несчастью, одним таким брюшком, пусть даже самым вкусным, никак не наешься. В Цзыгуне рассказывают про некоего повара, который убил 1000 лягушек, чтобы приготовить всего одну порцию этого блюда.
КИТАЙЦЫ ПРОДОЛЖАЛИ ПРАКТИКОВАТЬ В Цзыгуне ударное бурение даже тогда, когда американская нефтяная промышленность давно разработала гораздо более скоростную методику. Зато китайские технологии, пусть и медленные, достигали глубин, которые даже в нефтяной век потрясали. В 1920-х годах в Сычуане пробурили скважину глубиной 4125 футов, а в 1966 году скважина Шэнь Хай, побившая рекорд еще в 1835 году, достигла отметки 4400 футов.
Китайский иероглиф цзин — «колодец» — это изображение цзыгунского подъемного крана. Эти башни из серых, потрепанных непогодой древесных стволов, связанных вместе и опутанных веревками из бамбуковых листьев, долго определяли пейзаж Цзыгуна, но в 1892 году был наконец обнаружен пласт каменной соли, который и насыщал местные почвенные воды. Сейчас здесь производят больше каменной соли, чем рассольной, но в первые несколько десятилетий XX века в Цзыгуне продолжали действовать от 300 до 400 скважин.
В 1960 году Цзыгун по-прежнему был отсталым провинциальным городком, где треть миллиона человек жили в окружении средневековых буровых вышек. Именно в это время в городе появился «современный» общественный транспорт: местные инженеры нашли новое применение природному газу, который больше не был нужен для кипячения рассола. Были построены автобусы, двигатели которых работали на газу, а резервуар с газом — огромный серый пузырь из прорезиненной ткани — был укреплен на крыше машины. Когда автобус выходил на линию, прямоугольный пузырь был огромным, размером почти с сам автобус. На каждом повороте он дрожал и трясся, как желе, и по мере расходования топлива постепенно сдувался и превращался в серый мешок, свисающий с крыши. Горожане называли автобусы да цибао— «большие мешки газа». Их надо было часто заправлять. Сегодня, когда население города утроилось, старые автобусы считаются раздражающим зрелищем, и оставшиеся несколько машин сослали на глухие сельские маршруты.
Сегодня ЦЗЫГУН — это расползшийся город-миллионник. Дыры в земле — все, что осталось от множества соляных колодцев. Лишь несколько буровых вышек торчат на городских холмах, хотя еще в 1998 году их было довольно много. Ученые самоотверженно боролись за спасение этих памятников прошлого, но сейчас в Китае не самые подходящие времена для охраны достопримечательностей: всюду царит страсть к модернизации. В 1993 году были снесены две парные вышки — символ Цзыгуна. В одной из них было 290 футов высоты, в другой — 284 фута. Они были изношены до такой степени, что представляли опасность, но городские власти не захотели тратить деньги на реставрацию. «Они не понимают, что такое есть только в Цзыгуне», — говорит местный историк Сун Лянси.
Скважина Шэнь Хай, потрепанное старое сооружение из древесных стволов и камней, все еще работает. Как и у сотен колодцев, которые некогда качали рассол в Цзыгуне, у входа сделан порог в два фута высотой — чтобы не выпустить богатство. При скважине состоят десять рабочих, которые поддерживают ее круглосуточную работу. Трос медленно погружается в землю на несколько минут и появляется снова с мокрой бамбуковой трубкой. Рабочий, взявшись за кожаный клапан в самом ее низу, выпускает в чан несколько ведер рассола. Его все еще выпаривают в поддонах, обогреваемых газом из той же самой скважины.
Дворец, построенный в городе солеварами провинции Шэньси, служил им до самого падения последнего императора; сейчас там музей соли. В Цзыгуне еще стоят разваливающиеся старинные дома с крылатыми черепичными крышами в южном стиле, но большинство из них в таком состоянии, что ремонт вовсе невозможен, и они, очевидно, просто ждут сноса. Новые высотные здания кажутся вульгарными миражами. Как и в Пекине, здесь сносят многие исторические памятники, чтобы освободить место для построек, которые никогда не будут завершены, потому что подрядчик разорится. В городе полно брошенных бетонных каркасов, из которых торчат прутья арматуры, но дворец солеваров сохранился как национальный памятник.
Однако местные жители гораздо больше интересуются не памятниками, а солью, которую в небольших количествах все еще делают на скважине Шэнь Хай. Считается, что она лучше подходит для изготовления чжа цзай и пао цзай, чем промышленная соль, сделанная на вакуумных выпаривателях. Соль из скважины продается на рынке в Цзыгуне, но в других местах ее трудно найти.
Чжан Цзянсинь из Сычуаньской пищевой корпорации настаивает, что только с такой солью можно как следует приготовить хо бяньцзи и другие местные блюда, например ла жоу — традиционную сычуаньскую соленую свинину:
Нарежьте свинину на куски любого размера. Обмажьте солью и специями, включая хуа цзиао, и оставьте на неделю. Затем смойте соль, подвесьте на высоте четыре фута над древесными углями и медленно коптите два дня. Добавьте в уголь скорлупу арахиса и жмых сахарного тростника. Когда это готовят дома, добавляют листья кипариса.
Но Чжан Цзянсиню трудно найти нужную соль. «У вакуумной соли слишком тонкие зерна, — говорит Чжан, — а кроме того, к ней добавляют химикаты, которые я не люблю». Прежде всего это йод, вкус которого, по мнению Чжана, «плох для этого кушанья».
ПРОВИНЦИЯ СЫЧУАНЬ РАЗМЕРОМ С ФРАНЦИЮ, а народу в ней живет в два раза больше. В середине XX века население Сычуаня достигло 100 миллионов человек, причем большинство их живет на востоке провинции, западную часть которой занимает пустыня, примыкающая к Тибету. Здесь также имеются горные бамбуковые леса, где живет единственная оставшаяся на Земле дикая популяция панды. Но большая часть провинции лежит в субтропиках, подобно американскому Югу.
Ландшафт Сычуаня формируют наследники Ли Бина, умело управляющие водой, строящие плотины и шлюзы, направляющие течение рек на пышные зеленые пояса затопленных рисовых полей, к черноземным огородам, на посадки бамбука. Эрозия почвы здесь редкость, а невозделанная пустошь — явление почти небывалое. Но, несмотря на эту культуру земледелия, крестьяне бедны. Они производят огромное количество пищи, но в их деревнях, которые теснятся вдоль грязных тропинок, соединяющих затоны и поля, живет слишком много народу. Они ютятся в разваливающихся лачугах, слепленных из грязи с соломой, и некоторые из них все еще украшены большими портретами Мао.
Дети ходят в школу за несколько километров. Женщины с яркими зонтиками носят малышей на спине в плетеных стульчиках, которые делают только в Сычуане. И обычное местное зрелище, которым любовался еще Марко Поло, — лапша больше двух метров длиной, вывешенная на просушку на веревке, словно белье.
Хотя большинство крупных вышек уже снесено, несколько мелких скважин еще действуют. Одна из них — в местечке Даинь к западу от провинциальной столицы Чэнду — представляет собой всего один шест высотой с телеграфный столб. Глубина колодца — 1000 футов; почтенная глубина, но только не по китайским меркам. Крестьянин в поношенной синей тужурке говорит, что в 1960 году «соль была самой прибыльной культурой». Когда его спрашивают, кто построил скважину, он пожимает плечами: «Да вроде она тут всегда была».
Синие маоистские тужурки, штаны и кепки — это была единственная доступная одежда в Китае 50-х и 60-х годов — и сейчас можно часто увидеть в деревне. Политика здесь ни при чем, просто люди слишком бедны, чтобы купить новую одежду. Впрочем, штаны встречаются гораздо реже. Они ведь снашиваются, а хорошая куртка — это вещь на века.
Рядом со скважиной в Дайне есть каменная табуретка. Крестьянин, сидевший на ней, вращал ногами бамбуковое колесо, которое поднимало из колодца бамбуковую трубку с рассолом. Рассол выливали в чан, над которым было укреплено еще одно бамбуковое колесо большего размера с бамбуковыми чашками, укрепленными на ободе. Внутри колеса шагал человек — упрощенная версия средневекового колеса Сальсомаджоре. Чашки черпали рассол и выливали его на стенку, сплетенную из сухих ветвей. Пока рассол стекал по ним, ветер и солнце делали его более концентрированным. Когда рассол добирался до нижнего края и капал в чан, он был готов к кипячению.
В 1998 году власти запечатали бетоном эту скважину и многие другие колодцы в области и объявили, что соль здесь не соответствует стандартам и торговать ею незаконно.
- Но там же еще полно рассола, — пытался возражать крестьянин.
По китайским меркам сейчас солеваров контролируют не слишком жестко. Налог взимают с продаж, а не с производства, и он больше не является главной статьей дохода государства. Но зато власти требуют, чтобы соль была только йодированной (именно из-за несоответствия этому требованию закрыли маленькую скважину в Дайне), а это многие считают новой формой государственного соляного контроля.
Всемирная организация здравоохранения и ЮНИСЕФ — Детский фонд ООН — убеждают производителей по всему миру добавлять в соль йод, который предотвращает зоб, болезнь щитовидной железы. Соль — идеальный носитель для йода, поскольку ее используют все. Международные организации утверждают, что дефицит йода угрожает примерно миллиарду человек во всем мире. Его симптомы, помимо увеличения щитовидной железы, — нервозность, учащенный и неровный пульс, мышечная слабость. Кроме того, он может привести к снижению умственных способностей у детей.
Йод неосознанно использовали для лечения зоба еще до того, как распознали его роль. В 1819 году французский химик Жан Батист Дюма выяснил, что в натуральной губке, которую применяли для лечения зоба, содержится йод. Но и в этом Китай на века опередил Запад. Китайский врач IV века н. э. Коу Хунь уже лечил зоб спиртовой вытяжкой из морских водорослей. Многие водоросли богаты йодом, поэтому японцы, которые не только много их едят, но и удобряют водорослями посевы, относительно редко болеют зобом. В Китае, как почти по всей Азии, эта болезнь в основном не встречается в прибрежных районах, но зачастую становится настоящей проблемой во внутренних горных провинциях, в том числе в Сычуане.
В Америке соль обычно тоже йодируют. Британцы, у которых мало случаев зоба, этого не делают, а французы делают иногда, но не всегда. У тех народов, где случаи этой болезни часты, йодированная соль идет нарасхват. В Мьянме, бывшей Бирме, правительство тоже велит йодировать соль, но племена отдаленных горных районов такой соли достать не могут и поэтому незаконно покупают на границе китайскую. В обмен на эту соль, которая, как они считают, помогает от зоба, они предлагают контрабандистам редкие виды диких растений и животных, использующихся в китайской народной медицине. Языки антилопы серао якобы помогают от головной боли, а кости ног дикого козла горала истирают в порошок и лечат им суставы. Редких черных гималайских медведей убивают из-за их желчного пузыря, которыми врачуют печень и желудочные хвори. Эта приграничная торговля тем более прискорбна, что изрядная часть контрабандной соли вовсе не йодирована и никак не может помочь больным бирманцам.
Йодированная соль стала предметом дискуссии в развивающихся странах, где правительства исторически контролируют солеваренную промышленность. В 1998 году Индия под давлением мирового врачебного сообщества последовала примеру Китая и тоже запретила продажу нейодированной соли. В обеих странах эти меры были горячо одобрены медиками, однако до сих пор чрезвычайно непопулярны в среде мелких независимых производителей соли.
В Сычуане покупатели утверждают, что йод придает соли странный привкус. А мелкие производители подозревают, что все это очередные козни правительства, которое втайне хочет выдавить их из бизнеса и вновь создать монополию государственных соляных компаний.
В сентябре 2000 года правительство Индии отменило запрет на нейодированную соль, однако китайские власти, похоже, не собираются следовать этому примеру. Ли Фудэ из Генеральной Сычуаньской соляной компании объясняет причину запрета: «Так постановил сам премьер-министр».
Точно с такой интонацией древние бюрократы говорили о своем императоре.