Соль >> Великая душа
Великая душа:
-
С точки зрения англичанина, экономика колониальной Индии существовала исключительно для того, чтобы обогащать Великобританию. Индийская промышленность должна была способствовать процветанию индустриальной Средней Англии. Индийскую соль следовало использовать во благо Чешира.
Британцы всегда рассматривали Индию как коммерческое предприятие и, едва утвердившись на этом субконтиненте, отдали управление им в руки Ост-Индской компании. Основанная в 1600 году по королевской хартии, дарованной Елизаветой I, эта компания, хотя и была частным коммерческим предприятием, имела право действовать подобно государству: она чеканила собственную монету, повелевала своими работниками как ей заблагорассудится, имела армию и флот. Ост-Индская компания имела полномочия объявлять войну и заключать мир, и часто достаточным поводом для войны с каким-нибудь народом было то, что этот народ не исповедует Христа.
Компания купила свою первую собственность в Индии в 1639 году. Это была полоска побережья, на которой к концу столетия возник город Калькутта. В XVIII веке в результате ряда сражений между британцами и французами вся Индия в конце концов стала британской. И управляла ею Ост-Индская компания.
Была создана система изощренной и хорошо оплачиваемой бюрократии. Ни одну должность высокого ранга никогда не занимал индиец. К XIX столетию под управлением Ост-Индской компании находилось более половины территории Индии, в остальной части правили местные раджи-марионетки, подконтрольные британской короне. В 1857 году индийцы подняли восстание, и годом позже, когда британская армия подавила бунт, корона наконец лишила Ост-Индскую компанию большей части ее административных полномочий.
Пока Британия не оградила свои колонии искусственными торговыми барьерами, Индия изобиловала дешевой и доступной солью. В огромной стране имелись, конечно, и обширные районы, лишенные источников соли, но все же благодаря солончаковым топям на обоих побережьях субконтинента, солидным запасам каменной соли и соленым озерам в глубине страны индийцы издавна производили соль и торговали ею. И хотя соль в богатых месторождениях Пенджаба была необычайно чистой, религиозные индусы никогда не доверяли ни каменной, ни выварочной соли, а предпочитали выпаренную на солнце морскую (впрочем, это объясняется не только религиозными мотивами, но и тем, что она была более доступной).
И на западном побережье Индии, где сейчас проходит граница с Пакистаном, и на восточном близ Калькутты в разлившихся заболоченных речных эстуариях солнце испаряет морскую воду, оставляя вдоль берегов корки соли.
В северо-западном штате Гуджарат, в болотистом регионе площадью 9000 квадратных миль, который называется Качский Ранн, соль умели делать еще по крайней мере пять тысяч лет назад. В дождливый сезон, в августе и сентябре, море и разлившиеся реки полностью покрывают болота водой; в декабре с севера задувают сухие ветры, и соленая вода начинает быстро испаряться.
На восточном побережье Индии, в штате Орисса, морскую соль собирают на участке побережья в 320 миль длиной. Глубина соляного района в глубь страны — от 10 до 60 миль. Весной море дважды заливает солончаки, которые здесь называют халари. Затем морская вода испаряется, оставляя в почве соль. Соль, полученная путем естественного испарения, называлась картач. Чтобы сделать выварочную соль, панга, соленую почву смешивали с морской водой и кипятили. Соль в Ориссе была вечно возобновляемым ресурсом, а этот край был не только идеальным местом для изготовления соли, но и совершенно бесполезным для изготовления чего бы то ни было еще.
Самый бедный крестьянин Ориссы мог сделать на халари достаточно соли и для себя, и на продажу. Для начала солончак очищали от любой растительности, выкапывали все корни на глубине нескольких дюймов и делали из всего этого насыпи по краям участка. В насыпях устраивались шлюзы, чтобы регулировать уровень воды во время высоких приливов. Когда соль предыдущего прилива уже впитывалась в землю, новый прилив приносил новую порцию соленой воды. Концентрированный раствор наливали в узкие высокие горшочки, скрепляли их глиной по двести штук и помещали в сводчатые печи. На северной и южной стороне каждой печи оставляли отверстия, чтобы господствующие в этих краях ветра раздували пламя. По мере испарения рассола рабочие, которых тут называли маланги, доливали в горшки рассол, пока те не заполнялись на три четверти соляными кристаллами. Затем соль сваливали в кучи, накрывали камышом, и она досушивалась на открытом воздухе. Такая соль отличалась особой белизной, и многие считали панга лучшей солью в Индии. К тому же она была недорогой.
Панга легко находила сбыт в провинциях, граничащих с Ориссой с запада; ее возили туда вверх по реке Маханади и ее притокам. А в самой Ориссе купцы выменивали соль на хлопок, опиум, гашиш и зерно, которые везли из Центральной Индии на телегах, запряженных быками.
В большей части Индии исторически сложились низкие цены на соль. В княжестве Маратха, продолжавшем существовать в XVIII веке, импортная соль из соседней Ориссы была обложена очень небольшой пошлиной. Но объемы торговли были столь значительными, что раджи извлекали из этого незначительного налога существенную прибыль, взамен всячески поощряя развитие соляной торговли. Отношение правителей Маратхи к Ориссе хорошо описывает китайская поговорка: «Государством управлять — что мелкую рыбешку готовить. Надлежит делать очень легкими прикосновениями».
Однако британцы не собирались заботиться о легкости своих прикосновений. В конце XVIII века производство соли в Чешире росло, и чеширцы стали агрессивно искать заморские рынки, полагая, что империя должна им в этом помочь. Однако ливерпульская соль не могла сравниться с панга из Ориссы ни по цене, ни по качеству. В 1790 году британцы предложили радже Маратхи закупать всю соль, сделанную в Ориссе, однако князь Раджгуджи Бхонсла отклонил это предложение, понимая, что британцы пытаются просто вывести с рынка орисскую соль, чтобы продавать в Индии британскую по искусственно завышенной цене. И тогда британцы просто запретили продавать в Бенгалии соль из Ориссы.
Поскольку граница Ориссы с Бенгалией проходила через густые джунгли, первым следствием запрета было появление хорошо организованных групп соляных контрабандистов. Недорогая контрабандная соль из Ориссы наводнила Бенгалию, и чеширская продукция по-прежнему не могла с ней конкурировать. В 1803 году под предлогом борьбы с контрабандой британская армия оккупировала Ориссу и присоединила ее к Бенгалии.
1 ноября 1804 года производство соли в Ориссе было официально объявлено монополией Британии. Частная торговля солью и ее перевозка были полностью запрещены. Тот, у кого имелись запасы соли, должен был немедленно продать ее колониальной администрации по фиксированной цене. Даже поставки небольших количеств соли для нужд судовых команд проходили под строжайшим надзором британцев. Для борьбы с контрабандой и подпольной торговлей была организована целая сеть хорошо оплачиваемых информаторов.
Первыми возмутились земиндары Ориссы — земельные собственники, чьи привилегии и власть были подорваны разрушением соляной промышленности. До прихода британцев земиндары получали хорошую прибыль, перепродавая соль, полученную от рабочих-маланги. Эта соль была натуральной частью ренты, которую маланги платили земиндарам за право пользования соленосными участками: маланги был обязан обеспечить все потребности в соли, могущие возникнуть в хозяйстве землевладельца.
И даже при этих условиях рабочим жилось гораздо лучше, чем после введения британской монополии в 1804 году. Британцы платили маланги авансом за соль, которую тем только предстояло добыть, и рабочие все глубже залезали в долги. Скоро они уже работали только на то, чтобы покрыть свой долг — словно настоящие рабы британского соляного департамента. Каждый год маланги тысячами умирали от болезней, особенно от холеры.
С самого начала земиндары сопротивлялись британской соляной политике и подстрекали своих рабочих отказываться от сотрудничества с англичанами. Сотни рабочих, осмелившихся нелегально варить соль, были арестованы. В 1817 году маланги взбунтовались, напали на конторы при солеварнях и прогнали прочь агентов колониальной администрации. После подавления восстания открытое сопротивление прекратилось, однако подпольное производство соли и торговля ею по-прежнему процветали. Многие семьи жили за счет соляной контрабанды.
В самой Англии прекрасно знали, что индийцы раздражены соляной политикой Британии. Об этом упоминается даже в одной поваренной книге:
Один из самых частых поводов для жалоб у бедных людей — нужда в соли. Причиной многих восстаний и волнений среди индусов стала жестокость и несправедливость некоторых недостойных служащих Ост-Индской компании, которые в целях увеличения своих собственных состояний иногда скупают для спекуляции всю соль на разных рынках и в портах.
Мэри Итон Полный универсальный словарь кухарки и домохозяйки, 1822
В начале XIX века, чтобы остановить контрабанду, Ост-Индская компания установила таможенные посты по границе Бенгалии. В 1834 году таможню возглавил деятельный чиновник по фамилии Смит, и за те двадцать лет, что он провел на этом посту, система постов превратилась в Таможенную линию.
В 1840-х годах Ост-Индская компания высадила вдоль западной границы Бенгалии колючую живую изгородь в 14 футов высотой и 12 футов толщиной — ощетинившееся шипами непролазное переплетение колючей груши, акации и более мирных растений вроде бамбука. Линия становилась все длиннее, пока не проползла приблизительно 2500 миль, растянувшись через всю Индию от Гималаев до Ориссы. Она была непролазна, если не считать узких проходов, охранявшихся таможенными агентами. К 1870 году на Таможенной линии работали 12 ООО человек, основной задачей которых была борьба с соляной контрабандой.
Пошлина на некоторые менее важные товары, включая табак, была снижена, так что таможенники смогли сосредоточиться исключительно на соли. Служащие таможни были облечены широчайшими полномочиями, но получали при этом совсем небольшое жалованье — сочетание весьма губительное. Зато им платили премии за конфискованную соль — и они широко пользовались своим бесконтрольным правом обыскивать и арестовывать любого, кого считали нужным. Естественно, взятки и коррупция цвели пышным цветом.
ОВЛАДЕВ ОРИССОЙ, британская администрация первоначально хотела продолжать добычу соли, чтобы продавать ее в Бенгалии по новым, завышенным ценам. Были даже расчищены джунгли в районе побережья, чтобы увеличить площадь халари. Но солеварам в самой Британии очень не понравилась идея конкуренции на бенгальском рынке, и они пролоббировали в парламенте закон, затруднивший добычу соли в Ориссе. В 1836 году пошлины на местную и импортную продукцию были уравнены, и с этого момента администрации стало все равно, где добыта соль, — ведь доход государству она приносила одинаковый.
Английская соль, которой приходилось с боем прорываться на индийский рынок сквозь сложные бюрократические препоны, по-прежнему не выдерживала конкуренции. Она продавалась недостаточно быстро, и огромные ее партии приходилось хранить на складах недалеко от Калькутты, а оттуда ее могли украсть. Британская колониальная администрация в ответ стала ограничивать производство в Ориссе, утверждая, что орисская соль ужасающего качества и к тому же ее себестоимость выше, чем у чеширской. В 1845 году администрация приказала, чтобы годовой объем производства был сокращен до половины прошлогоднего.
Чиновник из Ориссы по фамилии Миллз направил в колониальную администрацию записку, в которой предупреждал, что сокращение соляного производства обратит местных крестьян против британцев, потому что в соледобывающих районах у людей просто нет другого способа заработать.
Даже в лучшие времена жизнь В деревнях маланги среди солончаков была очень тяжела. Мужчины, женщины и дети — целые семьи работали вместе на соляных полях. А те, кто приезжал из дальних сел, оставив там семью, по пять месяцев в году жили во временных хижинах у солеварен.
Британцы штрафовали маланги за любые потери соли во время перевозки или из-за неправильного хранения, хотя ни транспорт, ни хранение не имели никакого отношения к рабочим. Чиновники из соляной администрации временами пытались убедить начальство в необходимости больше платить солеварам, но правительство, желавшее сократить производство, наоборот, периодически снижало уровень оплаты.
Британцы не разрешали полностью сводить джунгли вокруг халари, чтобы у солеварен под рукой находился постоянный источник топлива. Однако в джунглях было так много тигров и медведей, что рабочие боялись ходить туда за дровами. Только в сезоне 1846 года тигры растерзали двадцать два маланги. После этого за каждого убитого тигра назначили вознаграждение, но хотя оно было довольно значительным, существенно сократить поголовье хищников не удалось.
В 1863 году британское правительство объявило, что намерено покончить с местным производством соли, и приказало чиновникам на местах закрывать солеварни как можно скорее. Прекращение производства соли привело в 1866 году к голоду в Ориссе, причем больше всего погибло именно рабочих-маланги, потому что у них не было собственного урожая, чтобы как-то перебиться. Кроме того, правительственная политика привела к дефициту соли в Бенгалии.
Британцы попытались справиться с кризисом, начав собственное производство осадочной соли картач: идея была в том, чтобы снабдить местное население дешевой солью, а заодно обеспечить работой. Получилось настолько успешно, что ливерпульская соль опять начала проигрывать конкуренцию, и в 1893 году администрация прикрыла фабрику: выигрывать у Англии было против правил.
Когда фабрику закрыли, маланги вновь начали голодать, и при этом сверкающие кристаллы соли, их традиционной валюты, валялись у них под ногами и словно молили, чтобы их собрали, продали и купили хлеба. Но даже собирание соли теперь было преступлением: жителям Ориссы была запрещена вообще любая деятельность, связанная с производством соли. Они оставляли дома умирающих от голода жен и детей и уходили в другие области Индии в поисках любой черной работы, чтобы послать деньги семье. Со временем все маланги покинули Ориссу, и теперь у тамошних бедняков вообще не было соли.
Первый публичный митинг против соляной политики британцев прошел в феврале 1888 года в порту Каттак на реке Маханади. На митинге говорили, что нищие индийцы платят в тридцать раз больше налогов, чем жители Британских островов. Налог на соль был назван «несправедливым обложением в пользу империи» — ведь вся облагаемая пошлиной соль импортировалась из-за границы. Митингующие призвали правительство отменить его, повысить вместо этого подоходный налог и сократить государственные расходы, прекратив вербовать за границей людей для гражданской службы в Индии. Эта экономия вполне возместит администрации потери от отмены соляного налога.
В начале XX века британскую соляную политику критиковали в законодательных собраниях всех провинций Индии. Но в 1923 году, чтобы сбалансировать бюджет, правительство предложило удвоить налог на соль. Индийская Законодательная ассамблея отказалась поддержать это предложение. Но британцы все равно его провели — прямым указом вице-короля лорда Рединга. В 1927 году Законодательная ассамблея проголосовала за сокращение соляного налога вдвое (хотя многие депутаты призывали к его полной отмене). Но британцы не уступили.
В 1929 году Пандит Нилаканта Дас, депутат ассамблеи от Ориссы, потребовал возобновить производство соли и отменить налог на соль. Администрация возразила, что этот налог на соль — и так единственный вклад в общественное достояние, который делают бедняки.
В Лондоне все эти разговоры долго не хотели принимать всерьез. Лорд Уинтерлон, заместитель министра по делам Индии, уверял британское правительство, что нет причин беспокоиться по поводу соли. Однако не все в Англии были с этим согласны. Сэр Генри Крэйк, выступая в парламенте, указывал, что налоги на соль вызывают серьезное брожение в Индии и что это напряжение может привести к волнениям. Некоторые парламентарии полагали, что доход от соляных налогов не так велик, чтобы ради него стоило рисковать спокойствием в Британской империи.
В 1930 году Орисса стояла на грани открытого мятежа. Так что идея сделать соль главной темой национального сопротивления не была, вопреки распространенному сегодня мнению, совершенно оригинальной. Хотя и выдвинул ее действительно в высшей степени оригинальный человек, которого звали Мохандас Карамчанд Ганди.
Ганди родился 2 октября 1869 года в Порбандаре, маленьком городке на западном побережье Индии. Порбандар — это столица одноименного княжества на полуострове Гуджарат, недалеко от Качского Ранна. Это, кстати, одна из причин, почему Ганди, планируя соляной бунт, выбрал Гуджарат, а не Ориссу на восточном побережье: Ганди говорил, что ему ближе солевары Гуджарата.
Когда он рос в Порбандаре, рабочие-маланги не были частью его повседневного мира. Он принадлежал к касте торговцев-вайшьев, занимающей третье место в индийской кастовой иерархии — ниже правящих каст, но выше простолюдинов. Ghandi дословно означает «бакалейщик», но и дед, и отец, и дядя Мохандаса служили премьер-министрами у раджи Порбандара. Это было маленькое государство, и его князья повелевали своими подданными деспотично, при этом раболепствуя перед британской колониальной администрацией. Скромный дом, где родился Мохандас, еще стоит на краю городка, подтверждая, что премьер-министр Порбандара не был ни богатым, ни влиятельным человеком.
В 13 лет Мохандаса женили, и он прожил в браке шестьдесят два года. Несмотря на свою прочную репутацию аскета, живущего в простоте и самоотречении, он не так-то уж легко пришел к этому, и в юности ему приходилось бороться с сильными соблазнами — как сексуальными, так и гастрономическими. В нарушение традиционных религиозных принципов он пытался есть мясо, надеясь, что от этого он станет высоким и сильным, как плотоядные англичане.
Но он оставался тщедушным человеком с необычными страстями и эксцентричными взглядами на сексуальные желания, диеты и телесные функции. Уже в старости он проводил «эксперименты» с молодыми женщинами, которых просил всю ночь лежать рядом с ним обнаженными, чтобы испытать свою решимость воздерживаться от секса.
Он демонстрировал едкое чувство юмора. Говорят, что когда его спросили, что он думает о западной цивилизации он ответил: «Я думаю, это была бы неплохая идея».
Но Ганди не утверждал превосходства восточной культуры. Он говорил: «Было бы глупостью утверждать, что индийский Рокфеллер лучше, чем американский Рокфеллер».
Он находился под влиянием не только своего индуистского воспитания, но и учения джайнизма, которое запрещает убийство любого существа. Джайны даже закрывают рот повязкой, чтобы случайно не вдохнуть и не убить таким образом какое-нибудь насекомое.
Ганди много путешествовал за границей, изучал право в Лондоне. Посетив Париж, он следующим образом отозвался о только что построенной Эйфелевой башне: «Она убедительно доказывает, что все мы — дети, увлеченные побрякушками».
В Южной Африке он возглавил движение за гражданские права для выходцев из Индии. И когда был арестован, прочел «Гражданское неповиновение» Генри Дэвида Торо в самых подходящих для этого условиях — в тюремной камере. Торо имел на Ганди не меньшее влияние, чем писания буддистов и джайнов. Его поразили слова Торо: «Единственная обязанность, которую я вправе взять на себя, — это в любое время делать то, что считаю правильным».
Его противники вечно недооценивали его, так как казалось невероятным, что за этим странным человеком могут последовать миллионы. Гражданское неповиновение Ганди всегда было ненасильственным, но он возражал против определения «пассивное сопротивление». Недостаточно было просто отказаться от насилия. Противостоять следовало таким образом, чтобы противник не почувствовал себя униженным или побежденным. Ганди говорил, что противника нужно «отлучить от ошибок». В конце концов было найдено название для этой стратегии сопротивления: сатъяграха — твердость в поиске истины. Эта твердость, говорил Ганди, возвышает обе противостоящие стороны.
Во всем, что он делал, Ганди выказывал внутреннюю убежденность. Он был уверен, что его дело правое, а поскольку оно правое, то оно победит. Его тихая уверенность в себе сделала из него человека, полного постоянных сюрпризов — он принимал внезапные решения и шел неожиданными путями. Когда разразилась Первая мировая война, этот пацифист, боровшийся с британским колониализмом, заявил, что поддерживает британские вооруженные силы, чем совершенно сбил с толку своих последователей. Высказываясь против промышленной революции с ее механистичностью, он мог вдруг признаться, что восхищается швейной машинкой Зингера: «Это одна из немногих полезных вещей, когда-либо изобретенных, — и ведь как она романтична!» Его биограф Луис Фишер, знавший Ганди лично, писал: «Любая беседа с ним была путешествием, полным открытий: он смело направлялся в любую сторону без карты».
Считается, что знаменитым титулом наградил Ганди другой великий индиец — красноречивый аристократ, писатель и нобелевский лауреат Рабиндранат Тагор, назвавший его махатма — «великая душа». Или, как выразился Тагор, «великая душа в обличье нищего».
В 1885 году в Бомбее был основан Индийский национальный конгресс. Среди его учредителей были в основном интеллектуалы из высших каст, а также несколько англичан.
Первоначально некоторые члены конгресса даже пользовались уважением британской колониальной администрации. Однако постепенно они стали ведущей силой в движении за независимость. И сделал это движение массовым именно Ганди. Одним из главных инструментов, при помощи которых он этого достиг, была соляная сатъяграха.
Эта идея впервые была сформулирована в 1929 году на сессии конгресса в Лахоре. Пусть трудности с солью были болезненной темой в некоторых регионах страны — проблемой национального масштаба это явно нельзя было считать. И несмотря на тлеющее недовольство в Ориссе и кое-где еще, большинство коллег Ганди вряд ли вообще знали об этом. Так что многие в конгрессе, даже самые близкие сподвижники Ганди, были несколько сбиты с толку его предложением сделать соль главной темой сопротивления. Однако Ганди доказывал, что это ярчайший пример порочности британского правления, который затрагивает жизнь всех каст индийцев: ведь соль едят все. Все, кроме самого Ганди, отказавшегося от соли и к тому времени не притрагивающегося к ней уже шесть лет.
2 марта 1930 года он писал вице-королю Индии лорду Ирвину:
Если Вы не видите способа совладать с этими злом и мое письмо не тронет Ваше сердце, то в двенадцатый день этого месяца я с теми моими соратниками в ашраме1, которых смогу взять с собой, вынужден буду публично пренебречь соблюдением законов о соли. С точки зрения бедняка я рассматриваю налог на соль как самый несправедливый. И поскольку движение за независимость в наибольшей мере важно для беднейших в этой стране, начато будет именно с этого зла. Удивительно, что мы подчинялись жестокой монополии столь долго.
Вице-король выразил сожаление относительно решения Ганди нарушить закон.
Ашрам, о котором упоминает Ганди, находился в Гуджарате, на берегу реки Сабармати напротив города Ахмадабад. Ганди говорил своим последователям, что ашрам расположен чрезвычайно удобно: совсем недалеко от ахмадабадской тюрьмы, в которой им предстоит провести немало времени. Предсказание сбылось.
В этой местности был распространен джайнизм, и это означало, что она кишела змеями и всякими вредными тварями, которых в других местах истребляли. Но джайны их не трогали.
Ганди занимал в ашраме маленькую комнатку размером с тюремную камеру. На самом деле и настоящие тюремные камеры мало что меняли в образе жизни Ганди. Он даже говорил, что в тюрьме ему удается больше читать.
12 марта 1930 года Ганди и 78 его последователей покинули ашрам, чтобы пройти пешком 240 миль до морского побережья. В местечке Данди они собирались попрать британский закон, собрав с берега немного соли. Некоторые в группе не принадлежали к общине ашрама — в том числе двое мусульман, один христианин и два человека из низшей касты неприкасаемых. Женщинам Ганди не разрешил участвовать в марше, объяснив это, как он выразился, «утонченным чувством рыцарства». Он сказал: «Мы готовы идти на страдания, но могут быть пытки. Если мы выставим перед собой женщин, правительство может заколебаться, наносить ли нам все те удары, которые оно могло бы нанести в ином случае».
Они медленно брели по пыльной дороге, по двадцать миль в день, и горизонт дрожал от жара. Впереди шагал с бамбуковой тростью костлявый шестидесятилетний Ганди, полный решимости и уверенности в себе. Тех, кто слишком уставал или сбивал в кровь ноги, подбирали повозки. Для Ганди тоже держали наготове лошадь, но он ею так и не воспользовался.
Марш возобновлялся каждый день в 6.30 утра. К этому времени Ганди давно уже вставал, прял пряжу, писал статьи или речи. Видели, как он пишет письма при свете луны. Он останавливался поговорить с крестьянами, которые собирались посмотреть на махатму, и предлагал им присоединиться к маршу и разрушить британскую соляную монополию. Он учил, что следует жить в большей чистоте, воздерживаться от наркотиков и алкоголя, обращаться с неприкасаемыми как с братьями и носить не импортный британский текстиль, а хаддар — домотканую индийскую одежду. В 1760-е годы, незадолго до американской Войны за независимость, Джон Адамс1 тоже призывал американцев носить домотканое вместо британского импорта.
«Для меня нет пути назад независимо от того, один я или ко мне примкнули тысячи», — писал Ганди. Но он был не один. Местные чиновники выражали ему поддержку, подавая прошения об отставке, но английские газеты Индии издевались над ним: калькуттский «Стейтсмен» писал, что Ганди может кипятить морскую воду до бесконечности, пока колонии не будет дарован статус доминиона. Однако иностранные СМИ были очарованы этим маленьким человеком, который пешком выступил против всей мощи Британской империи, и во всем мире люди приветствовали его невероятное упорство.
Но вице-король лорд Ирвин, которого информировали о происходящем шпионы администрации, был убежден, что Ганди долго не выдержит. Он даже написал государственному секретарю Индии, что у Ганди плохо со здоровьем и что если он продолжит свой марш, то может умереть и «это будет удачным решением проблемы».
5 апреля, после 25-дневного перехода, Ганди достиг берега моря в Данди, и его сопровождали не 78 последователей, но тысячи: и образованная элита, и отчаянно бедные люди, а также много женщин, включая богатых горожанок.
Всю ночь Ганди и его последователи молились у набегающих на песок теплых вод Аравийского моря. При первых лучах солнца он вошел в воду, чтобы совершить омовение. Затем снова вышел на берег и направился на своих тощих ногах к толстой, потрескавшейся корке соли, покрывавшей пляж. Он нагнулся и поднял кусочек корки. Британский закон был попран.
«Привет тебе, освободитель!» — воскликнул один из пилигримов.
ЖИТЕЛИ ОРИССЫ РЕШИЛИ возобновить производство соли даже раньше, чем Ганди добрался до Данди. В Каттаке был организован лагерь, в котором добровольцы из разных районов Ориссы давали клятву посвятить себя сопротивлению законам о соли. На регулярных собраниях обсуждались смысл и важность соляной сатьяграхи. Британцы запрещали такие собрания, а активистов, которые выступали с публичными речами на эту тему, арестовывали и сажали в тюрьму.
Марш к месту, где должно было возобновиться производство соли, был начат 6 апреля — чтобы это совпало с действиями Ганди. Местные жители шли пешком по берегу реки, трубили в конические раковины и рассыпали лепестки цветов, празднуя день ненасильственного гражданского неповиновения. Лидер митингующих Гопабандху Чудхури был арестован, но его последователи продолжили шествие. 13 апреля в 8.30 утра они дошли до местечка Ин-чури, где уже собрались тысячи людей, чтобы посмотреть, как будет нарушен закон.
Пришедшие нагнулись и набрали пригоршни соли. Полицейские попытались силой вырвать соль у них из рук, и тогда толпа сторонников независимости ринулась на пляж и тоже набрала соли. Они были тут же арестованы. Протесты продолжались с утра до вечера, сборщиков соли сменяли полицейские, а затем появлялась новая волна демонстрантов. Полицейские требовали подкреплений. Скоро все камеры местных тюрем были полны, а в Ин-чури продолжали прибывать все новые демонстранты и все больше полицейских. Полиция попыталась инсценировать атаку на сборщиков соли, чтобы напугать их. Это не помогло.
Скоро протесты охватили всю береговую линию. Среди протестующих было много женщин. Полиция использовала дубинки, однако сопротивление демонстрантов было исключительно ненасильственным. Понадобилась всего неделя, чтобы церемония в Данди стала символом общенационального движения. Соль делали и просто собирали повсюду. Во многих местах последователи Ганди пикетировали магазины, торгующие алкоголем, и публично жгли иностранную одежду. Солью торговали на улицах направо и налево, а полиция в ярости отвечала облавами. В Карачи были застрелены двое молодых активистов конгресса. В Бомбее сотни людей связали веревками и отволокли в тюрьму, когда полиция обнаружила, что соль делают непосредственно на плоской крыше штаб-квартиры конгресса.
Казалось, в солеваров превратилась большая часть населения Индии — учителя, студенты, крестьяне. Европейские газеты подробно писали о происходящем, мир сочувствовал Ганди, а не британцам. В Америке вошла в моду белая широкополая «шляпа Ганди», несмотря на то что обычно махатма ходил с непокрытой головой.
Однако в движении протеста приняли участие и совсем другие группы, которые никак нельзя было назвать ненасильственными. Одна из таких групп напала на арсенал в Восточной Бенгалии и убила шестерых охранников. Когда против демонстрантов в Пешаваре, на северо-западе страны, были направлены бронемашины, на одну из них напали и подожгли. Вторая машина открыла огонь из пулеметов, было убито семьдесят человек.
Ганди направил лорду Ирвину письмо с протестом против полицейского насилия, как всегда, начинавшееся с обращения «Дорогой друг». Ганди предупредил, что собирается пойти маршем на государственные солеварни и захватить их именем народа. Когда он спал под деревом в деревушке близ Данди, появились британские солдаты и арестовали его.
Газета «Манчестер гардиан» предупредила британское правительство, что арест Ганди — это неправильный шаг, который еще сильнее спровоцирует индийцев и дорого обойдется Британии. Газета «Геральд», официальный орган лейбористской партии, тоже осудила арест Ганди.
Пока Индия бурлила, Ганди сидел в камере и прял хлопок. Около ста тысяч его последователей, включая всех национальных лидеров и большинство местных, тоже были в тюрьме. Комиссии конгресса были объявлены вне закона. Но соляная сатьяграха не прекращалась. Тогда колониальная администрация попыталась договориться с арестованными, на что Уинстон Черчилль неодобрительно заметил: «Сначала правительство Индии посадило Ганди в тюрьму, а теперь оно само сидит под дверью его камеры и умоляет помочь им в их трудностях».
5 марта 1931 года в Дели был подписан пакт Ганди-Ирвина, завершивший соляную сатьяграху. Индийцам, живущим на побережье, разрешили собирать соль, но только для собственных нужд. Политических заключенных выпустили. Для обсуждения перспектив британского управления Индией был запланирован круглый стол в Лондоне. Акции гражданского неповиновения должны были прекратиться. Это был компромисс. Кое-кто думал, что по многим пунктам британцы выиграли, но Ганди был доволен, потому что видел: впервые Англия и Индия разговаривают как равные партнеры, а не как хозяин и подданный.
После подписания пакта лорд Ирвин предложил выпить чаю, чтобы скрепить дружеские отношения, и Ганди сказал, что его чай будет состоять из воды, лимона и щепотки соли.
Ганди стал воплощением стремления Индии к независимости, а Индийский национальный конгресс — ядром освободительного движения. В 1947 году Индия обрела независимость, а пятью месяцами позже Ганди был убит фанатиком-индуистом за то, что во время кровопролитных столкновений между индусами и мусульманами призывал к их единению. Премьер-министром стал Джавахарлал Неру, один из основателей ИНК. Однажды его спросили, каким он помнит Ганди, и Неру сказал, что всегда вспоминает фигуру с тросточкой, ведущую толпу на пляжи Данди.
ПОСЛЕ 1947 ГОДА правительство независимой Индии старалось, чтобы соль была доступна и дешева. Сначала солеварением занимались небольшие кооперативы, но большинство их прогорело, и теперь индустрией заправляет несколько могущественных соляных компаний. Интересы работников солеваренной промышленности должен защищать Соляной комиссариат. Его гуджаратское управление находится в Ахмадабаде, через реку от ашрама Ганди, и многие рабочие говорят, что на самом деле комиссариат защищает не их, а хозяев предприятий.
Залежи каменной пенджабской соли теперь оказались на территории Пакистана. Западное побережье — Гуджарат и Качский Ранн — стало теперь основным солеваренным регионом Индии, в то время как Орисса с ее шестью солеварнями, дожившими до наших дней, утратила свое значение. Почти три четверти индийской соли теперь производят в Гуджарате. Это не самый бедный штат Индии, однако зарплаты на солеварнях такие низкие, что большинство рабочих — мигранты из более нищих областей. Каждый год в сентябре тысячи мигрантов прибывают в Гуджарат и работают без выходных до весны, пока сезон сбора соли не закончится. Часто они зарабатывают не больше доллара в день, и поскольку многие из них никак не зарегистрированы, хозяева могут не платить им социальные пособия и обходить законы, запрещающие детский труд.
Соль, сверкающая под солнцем сухого сезона, приводит к тому, что у многих рабочих постоянная цветовая слепота. И они жалуются, что после смерти их тела даже нельзя кремировать по-человечески, настолько они пропитаны солью.
Ураган, который обрушился на Гуджарат в июне 1998 года, проредил эту дешевую рабочую силу, погубив, по разным данным, от 1000 до 14 ООО человек. Цена индийской соли на какое-то время взлетела, но к концу года прибыли новые мигранты, и цена вновь упала. Так что соль теперь опять можно приобрести по доступной цене — и каждый гражданин Индии вправе рассчитывать на это.