Соль >> Свобода, равенство... и долой налоги!
Свобода, равенство... и долой налоги!:
-
В 1875 году выдающийся немецкий ботаник Маттиас Якоб Шлейден в своей книге «Соль» доказывал, что между налогами на соль и деспотизмом существует прямая зависимость. Шлейден напоминал, что ни в античных Афинах, ни в Риме, пока тот оставался республикой, соль не облагали налогом. А современные автору Мексика и Китай вполне могли, по его мнению, служить примером «соляной тирании». Нет полной уверенности, что налог на соль всегда и во всех случаях может служить лакмусовой бумажкой в тесте на демократию, но, во всяком случае, французский соляной налог — габель — наглядно демонстрировал, что именно было неладно во французском королевстве.
Аргумент в пользу габели был следующим: поскольку все люди — и богатые, и бедные — потребляют соли примерно поровну, то налог на соль и будет настоящим подушным налогом, одинаковым для всех. Однако налогоплательщики всегда больше всего ненавидели именно подушные налоги, когда с беднейшего крестьянина взимается столько же, сколько с самого богатого аристократа. Налог на соль не был исключением и тоже стал ненавистным, тем более что сложная система налогообложения затруднила производство и сделала самый обыденный продукт не только дорогим, но и редким — и все это ради прибыли короны.
Правительство утверждало, что габель — честный налог поскольку он одинаков для всех. Но даже это было неправдой: существовало множество льгот — например, привилегия для рыбачьего поселка Коллиур; привилегии для некоторых (но не всех) религиозных учреждений; льготы для некоторых муниципалитетов, некоторых офицеров и других известных людей.
Система соляного налогообложения, как и сама Франция, складывалась кирпичик за кирпичиком. В 1259 году граф Карл Прованский, брат короля Людовика Святого, обложил налогом солеварни в Берре близ Марселя. В следующем столетии та же участь постигла производства Пекэ, Эгю-Морта и Камарга — и весь этот край стал называться Малая габель. А с 1341 года Филипп VI взял под свой контроль производство соли в Северной Франции, и эта часть страны была названа Большой габелью. Почти все земли, бывшие к тому времени под властью французской короны, входили в одну из этих областей.
Поначалу налог с продаж был скромным: всего 1,66%. Но каждый король рано или поздно оказывался в сложном положении — то приходилось платить выкуп за какого-нибудь принца, то объявлять кому-нибудь войну, — и единственным выходом было повысить налог на соль. К 1660 году роль Людовик XTV считал габель главным источником пополнения казны.
Одной из самых раздражающих особенностей этого налога была sel du devoir — соляная повинность. В краю Большой габели каждый подданный старше восьми лет был обязан приобрести ежегодно семь килограммов соли по фиксированной государственной цене. Это гораздо больше, чем можно использовать за год, — если только не заготавливать соленую рыбу, колбасу, ветчину и другие продукты. Однако пускать на производство соленых продуктов соль, купленную по соляной повинности, было незаконно.
Это преступление называлось faux saunage - «соляное мошенничество», — и если на нем ловили, то нарушителю грозили тяжелые штрафы. Основаниями для обвинения в faux saunage могли стать самые простые действия. Например, в Камарге могли обвинить в уклонении от соляной повинности пастушка, который позволил стаду пить из солоноватого пруда.
После пересмотра французского уголовного законодательства в 1670 году у соли во Франции появилось еще одно применение. Новый закон ужесточил наказание за самоубийство: теперь тела покончивших с собой полагалось сохранять в соли и доставлять в зал суда, где останкам выносили приговор и выставляли на площади в назидание живым. Подследственных, которые посмели, не дождавшись суда, умереть в тюрьме (а условия там и вправду были ужасные), также следовало судить в засоленном виде. Бретонские историки обнаружили, что в 1784 году некий Морис Ле Корр умер в тюрьме города Корнуай. Было приказано засолить его тело и подготовить для суда, но из-за какой-то бюрократической ошибки день судебного заседания так и не был назначен, и тюремщики вспомнили о покойнике лишь через семь с лишним лет. Несчастный был не только засолен, но и заквашен в пиве, так его и похоронили без суда.
Людовик XIV доверил все государственные финансы и торговлю Франции Жану Батисту Кольберу, сыну шампанского купца. Кольбер был видным представителем меркантиизма — эта экономическая школа учит, что богатство государства измеряется в товарах, которые оно экспортирует, и драгоценных металлах, которые ввозит. Следовательно, государство должно жестко регулировать при помощи налогов и тарифов и производство, и торговлю. Меркантилисты утверждали, что общий объем мировой торговли конечен, так что если, например, Англия наращивает свою торговлю, то это обязательно происходит за счет Франции и всех остальных стран.
Кольбер рассудил, что у Франции есть ценный экс-портный продукт — соль. Он сам принимал активное участие в экспорте соли в страны Северной Европы и предпринял важные усовершенствования французских водных путей, чтобы сделать более эффективной ее транспортировку. Он был убежден, что французская соль — лучшая в мире, и с этим мнением, вполне естественным для француза, соглашались многие иностранцы: и англичане, и голландцы, и немцы. Кольбер переписывался с солеварами, обсуждая с ними технические усовершенствования. Жители бретонского полуострова Геранд и сейчас с гордостью говорят, что к столу Людовика XIV всегда подавали исключительно герандскую соль. Если это правда, то понятно, почему король так интересовался улучшением ее цвета. Кольбер объяснял, что, будь бретонская соль столь же белой, как соль главных конкурентов Франции — Испании и Португалии, — она продавалась бы лучше. Но палюдье Геранда продолжали собирать соль в прудах, выкопанных в глине цвета древесного угля, и готовый товар окрашивали крошки этой глины и частицы зеленых водорослей.
Наверняка после 1680 года многие во Франции проклинали имя Кольбера: ведь он реформировал соляной налог и возвел несправедливость в ранг закона. Страна была поделена на шесть неравных зон. Старейшей частью «Шестиугольника», сердцем Франции, был край Большой габели. Здесь находился Париж, здесь жила треть населения страны. И хотя обитатели Большой габели потребляли всего четверть французской соли, они платили две трети общего объема соляного налога — и были, без сомнения, самыми озлобленными людьми в королевстве. Местные торговцы импортировали недорогую португальскую соль из Сетубала, пытаясь сбить местную цену.
В Малой габели на побережье Средиземного моря большинство солеварен принадлежало короне. Жителям этого края приходилось немного легче, однако и здесь четверть всего соляного налога выжимали из пятой части населения.
Наконец, в Соляной области, в которую входила Лотарингия и другие районы, богатые солью, корона также владела большей частью солеварен. Однако, в отличие от Большой и Малой габели, торговля здесь по большей части была в руках частных лиц, а не королевских комиссионеров. Поэтому в регионе было гораздо меньше социального напряжения, зато и короне поступало меньше доходов. При этом население Соляной области покупало соли вдвое больше, чем обитатели Большой габели. Адам Смит, несомненно, побился бы об заклад, что именно относительная свобода торговли стимулирует здесь потребление, однако дело, возможно, в другом: ведь в других областях Франции традиционно не едят столько соленой пищи, как в Лотарингии с ее ветчиной, колбасами и квашеной капустой.
В юго-западных областях страны до XVI века существовал небольшой, но раздражающий налог, который платили покупатели соли. Король Франциск I, чей стол украшала солонка работы Челлини, отменил его, но зато обложил гораздо более существенным налогом производителей. После года гневных протестов населения королю пришлось урезать налог наполовину, а еще годом позже, в 1543-м, он и вовсе его отменил. Вместо этого на регион распространили правила Большой габели: жесткий контроль над производством, оптовой и розничной торговлей. В результате примерно сорок тысяч крестьян взялись за оружие и подняли бунт под лозунгом Vive le roi sans gabelle — «Да здравствует король без габели!». Правительство, напуганное размахом и яростью бунта, отыграло назад, довольное уж и тем, что бунтовщики хотя бы славят Его Величество. Корона была вынуждена удовольствоваться в этих краях только пошлиной, которой была обложена перевозка соли, и проблемный юго-запад стал именоваться Pays Redimees — Искупленная область.
Когда Кольбер пересматривал габель, он сохранил льготы Искупленной области. И пока соляная торговля на севере регулировалась чрезвычайно жестко, да и востоку со Средиземноморским побережьем доставалось, беспошлинную соль юго-запада можно было продавать через границу в Испанию по вполне конкурентоспособным ценам. Более того, баскским провинциям, находившимся как раз на испанской границе, было обещано полное освобождение от габели взамен на согласие войти в состав Франции. И баски стали торговать недорогой солью в обеих странах.
И вдобавок к этой многослойной системе имелся еще один привилегированный пограничный регион: небольшая область у побережья Ла-Манша. Здесь морскую воду вываривали с пеплом водорослей, получая тонкую белую соль, похожую на торфяную. Корона сначала обложила эту область необременительным соляным налогом, но потом, поняв, что недорогая соль столь высокого качества может легко наводнить соседнюю Большую габель, ограничила изводство, сократив количество солеварен.
Вопиющей несправедливостью казалось на этом фоне положение Pays Exempt — Освобожденной области, в которую входила Бретань и недавно перешедшая под власть Французской короны Фландрия. Последняя и вошла-то в состав Франции только после того, как фламандцам было обещано, что на них не распространятся правила габели. Были также освобождены от налога некоторые рыболовецкие районы, вроде Коллиура: Кольбер не только высоко оценивал экспортные возможности соленой рыбы, но и надеялся, что благодарные рыбаки при случае легко превратятся в военных моряков.
В Освобожденную область входило также и Атлантическое побережье к югу от Бретани — от полуострова Геранд до соляных островов за Ла-Рошелью. В середине XVIII века соль на одном только Геранде давала работу 950 семьям. В округе было 32 000 соленых прудов (на 3000 больше, чем в XVI веке), и на них работали около пяти сотен людей. Габель превратила этих людей в крестьянскую элиту, они зарабатывали больше, чем основная часть сельских жителей, а некоторые из них даже были совладельцами солеварен.
Бретань, как и Страна Басков, была пограничным регионом, и ее дешевую беспошлинную соль в больших количествах экспортировали на британские острова и в Голландию. В XVII веке в Круазик приходило за солью столько глииских, валлийских, шотландских и голландских кораблей, что местная Католическая церковь всерьез озаботилась возможным протестантским влиянием на свою паству.
В 1784 году ведомство Франции возглавил богатый банкир-швейцарец Жак Неккер. Вскоре он доложил королю, что мино соли стоит в Бретани всего 31 су, но в Пуату — уже 81, в Анжу — 591, а в Берри — целых 611 су. Неккеп указывал, что при такой разнице в цене Франция открывает перед контрабандистами совершенно исключительные возможности.
Соляные контрабандисты и faux saunters — нелегальные солевары — в полной мере использовали эти возможности. Эти пройдохи, задешево продававшие контрабандную соль, не только быстро сколачивали изрядный капиталец, но и превращались в настоящих народных героев, которые могли шляться по деревням, бесплатно кормиться на фермах и при этом не слышать худого слова от крестьян. По кодексу Кольбера 1680 года предоставление ночлега контрабандисту считалось преступлением. За повторное нарушение хозяина дома могли приговорить к смерти.
Gabelous, ненавистные сборщики соляного налога, были жестоки, презирали закон и злоупотребляли своими полномочиями. Они имели право носить оружие, а также останавливать, допрашивать, обыскивать и арестовывать людей по своему усмотрению. Габелу особенно не доверяли женщинам и всячески издевались над ними, безнаказанно тиская крестьянок под предлогом обыска. И частенько действительно находили мешочки с солью, которые женщины прятали за лифом, в корсете или между ягодиц - там, где, как они надеялись, их не будут ощупывать. Иногда контрабандистки конструировали настоящие «фальшивые зады» — faux culs, - чтобы спрятать под платьем соль.
Соляные контрабандисты и габелу вели между собой непрерывную войну. Если кого-то из сборщиков убивали, корона посылала карательную экспедицию разорить деревню, где произошло преступление. Восьмого сентября 1710 года хорошо вооруженный отряд габелу пытался перехватить контрабандную соль в лесу под Авиньоном. Однако сорок или пятьдесят контрабандистов открыли по ним огонь — и вскоре вся округа была охвачена пламенем мятежа. И такие бунты вспыхивали в разных концах Франции постоянно.
Самой соблазнительной границей для контрабандистов была река Луара, разделявшая Бретань в Освобожденной области и Анжу в Большой габели. Именно в этих регионах, как выяснил Неккер, цена соли составляла 31 и 591 су за мино соответственно. В 1698 году некий правительственный чиновник докладывал, что «соляной контрабанде на Луаре нет ни конца ни краю». Как правило, обедневшие крестьяне, жившие вдоль реки, могли получить приличный доход, занявшись перевозкой соли. Известные контрабандисты носили колоритные прозвища, как, например, легендарный Франсуа Гантье, звавшийся Pot au Lait — Молочная Крынка. Поскольку местные рыбаки, знавшие все укромные островки и тайные мели на реке, по ночам тоже возили соль, корона запретила ночную ловлю рыбы. К 1773 году вдоль Луары были размещены три тысячи габелу, отчаянно пытавшиеся перехватить контрабанду.
Контрабандистам приходилось пускаться на большие хитрости. Скажем, треску, которую сгружали с рыбацких лодок в порту Круазик, потом везли вверх по Луаре, чтобы продать в глубине Франции. Часть рыбы солили и вялили на берегу, однако зеленую треску — названную так не из-за цвета, а потому, что она считалась «молодой», почти свежей, — солили еще на борту корабля и не вялили вовсе. Такое щадящее консервирование требовало большого количества соли, чтобы рыба не испортилась за время перевозки. Но иногда таможенники замечали, что рыба явно пересолена: треску везли в очень уж толстых слоях соли На Луаре, при въезде в область Большой габели, обозы с треской из Круазика досматривали: габелу брали рыбу за рыбой и отряхивали лишнюю соль, отмечая, сколько осыпалось. Если слишком много — об этом докладывали начальству. Однако купцы быстро выяснили, что перевозку можно легко ускорить, подарив немного соленой рыбки нужному чиновнику.
В конце XVIII столетия ежегодно более 3000 французов — мужчин, женщин и даже детей — приговаривались к тюремному заключению, а то и к смерти за преступления против габели. Соляные законы во Франции (как это потом случилось и в Индии) были не единственной причиной революции, но именно в них воплотилась вся несправедливость власти.
В 1789 году подданные короля Людовика XVI взбунтовались, был создан бессословный парламент — Национальное собрание. Когда король попытался разогнать его при помощи войск, толпа атаковала государственную тюрьму Бастилию, началась революция. В том же году Национальное собрание отменило габель. Некоторые депутаты предлагали сохранить небольшой соляной налог, единый для всей страны, но в конце концов собрание проголосовало за полную его отмену. О том, чтобы чем-нибудь заменить этот главный источник доходов государства, никто даже не подумал.
А 22 марта 1790 года Национальное собрание, назвав соляные налоги «одиозными», прекратило все уголовные производства по делам о нарушении габели и приказало свободить всех подследственных и осужденных по этим делам. Король Людовик, обвиненный в сговоре с австрийскими и прусскими контрреволюционерами, был обезглавлен. Его супруге Марии Антуанетте, так любившей квашеную капусту, тоже отрубили голову, как и многим швейцарским гвардейцам из королевской стражи. Но к тому времени вокруг дворца Пале-Рояль уже возникло множество кабачков, куда эти гвардейцы, сменившись с караула, заходили отведать капусты с колбасой или солониной. В этой части Парижа шукрут подают на обед до сих пор.
В 1804 году Наполеон Бонапарт, безызвестный артиллерийский офицер, ставший сначала командующим революционной армией, а потом возвысившийся до первого консула, был коронован как император французов. Он восстановил габель, но теперь уже без льгот для Бретани. Бретонская соль к тому времени перестала быть конкурентоспособной, а палюдье, которые когда-то были богаче остальных крестьян, сейчас оказались в числе беднейших. Они попрежнемy носили большие плоские треуголки в духе XVIII века, и приезжие находили эту особенность Бретани весьма живописной. Оноре де Бальзак изменил своей обычной сдержанности, описывая палюдье и их соленые болота. Он писал, что эти люди обладают «грацией букетика фиалок», и утверждал, что это «нечто, чего путешественник больше нигде во Франции не увидит». Бальзак сравнил эти края с Африкой, и многие писатели эпохи французского колониализма подражали ему, сравнивая обедневших бретонских палюдье с туарегами, арабами и азиатами. Увидев, что толпы туристов считают их экзотикой, палюдье стали делать туристические сувениры: расписные тарелки и кукол из морских раковин в костюмах солеваров. Городок Батц стал называться Батц-сюр-Мер — Батц на море; это название, по мнению местных жителей, гораздо лучше подходило для туристического центра.
Соленая кухня Бретани — свидетельство бедности этого края. Бретонская кулинария основана на нескольких простых культурах, которые солевары только и могли вырастить на своих глинистых землях. Это главным образом картошка и лук, которым морские водоросли, содержавшиеся в местной почве, придавали солоноватый вкус, франция одной из последних в Европе приняла картофель, но из всех французов именно бретонцы начали первыми его есть. Почти за сорок лет до того, как Пармантье убедил королевскую семью попробовать картофель, некто Бланшет уже сажал экзотические клубни в Бретани. Вскоре бретонский священник Деламарш стал раздавать картофель бедным прихожанам, заслужив прозвище d'eskop ar patatez — Картофельный Епископ. После революции палюдье смогли вновь увеличить свои оскудевшие доходы, начав продавать patate cuit au sel — «картофель, сваренный в соли», которая покрывала кожуру тонкой соляной корочкой.
Есть такая бретонская поговорка — Kement a zo fall, a gar ar sall: «Всё негодное просится, чтобы его посолили». Солили всё — от мяса и масла до картошки. Соль была самым дешевым продуктом Бретани, ее мог себе позволить любой. Вот еще одна бретонская пословица: Aviz hag holen a roer d'an nep a c'houlenn — «Совет и соль доступны каждому, кто пожелает».
Kig-sall — соленую свинью — обычно готовили из ушей хвоста и копыт. И лишь иногда из кусков получше, если семья могла их себе позволить. Мясо клали в бочку, добавляли сала и выдерживали в соли два-три месяца наподобие ветчины. Еще один старый бретонский рецепт — это oing (или bloneg): топленый свиной жир посыпали солью и перцем, подсушивали на листе бумаги, а потом коптили над очагом. Ломтик такого копченого жира добавляли в овощной суп вместо мяса.
В 1870-е годы до этого края дотянулась национальная сеть железных дорог, и плоские треуголки исчезли. Однако та же сеть была гораздо более частой в Восточной Франции, где бурно развивались новые производства, к примеру сталелитейное. В результате соль из Лотарингии стала более доступной, чем морская. А габель в том или ином виде оставалась частью французского государственного механизма, пока не была окончательно отменена в 1946 году.
Оноре Габриель Рикети, граф Мирабо, человек, который в свое время бросил вызов самому королю, отказавшись распустить Национальное собрание, сказал как-то: «В конце концов люди судят революцию только по одному критерию — больше или меньше они теперь тратят? Стало ли им лучше жить? Появилась ли у них работа? И платят ли за нее больше, чем прежде?»